А Петькину семью расстреляли.
Тихий зимний вечер. Мы сидим с дедушкой, он вспоминает свое детство… Когда их деревню захватили немцы, ему было одиннадцать лет. Его отец погиб в первые дни войны. Он стал старшим мужчиной в семье.
И рассказ деда так ярок, я словно вижу все наяву...
Ясная белорусская ночь. Небо усыпано мириадами ярких мерцающих звезд, а одна, более крупная и какая-то необычная, выделяется среди других. Папа говорил, что ее называют Полярной... При мысли об отце на глаза невольно наворачиваются слезы: «Почему он погиб? Стоп, не реветь, хватит глупых мыслей!». Да и за тропой, намеченной пару дней назад, известной только мне одному, надо следить. Лошадь неслышно ступает по мягкому, какому-то воздушному снегу, светящемуся в синем свете пугающе близкой луны. По телу проходит дрожь. «Да уж, мороз... До весны ждать и ждать, а тулуп старый, рваный, зато отцовский - в наследство достался, как самому старшему», - с гордостью думаю я. Теперь я - глава семьи. Сестры, братья - я для них стал отцом... вторым. Вот сейчас еду в лес, чтобы набрать дров. Дом нечем топить, а маленькая сестренка мерзнет в своей кроватке. Вон те дрова, которые я присмотрел, когда подвозил в город немцев. Сейчас погружу - и домой!
На обратном пути главное - на волков не нарваться. В прошлый раз обошлось, стая убежала. А сейчас может и не повезти. Ух, как холодно! Уже не чувствую ног и хочется спать. Помню, в первые летние месяцы оккупации, длящейся уже второй год, когда каждый день с раннего утра и до позднего вечера я проводил на поле с матерью или дома на хозяйстве, к вечеру буквально падал от усталости. Тело не слушалось. Глаза закрывались. Потом привык спать меньше. А сейчас что-то снова клонит в сон. Нет, спать сейчас нельзя... дома мать волнуется... Почему так холодно? А впрочем, какая разница? Постепенно все мысли перемешиваются, уходят, отодвигаются куда-то в небытие. Да и не хочется уже думать, в голове пульсирует только одна, и та блеклая, мысль: «Спать, спать, спать...».
Не знаю, сколько я проехал в таком забытьи. Лошадь сама находила дорогу домой. Внезапно эта сладкая полудрема была прервана криками на немецком, выстрелами, шумом ломаемых веток. «Что случилось? А вдруг заметят? Кто это?» - еще тысяча вопросов пронеслась за это мгновение в моей голове. Но через несколько минут шум погони стал затихать и удаляться куда-то вправо от меня. «За кем могли гнаться немцы? Неужели партизаны приходили? Спрошу у Петьки завтра, у него отец с начала войны ушел в партизаны, может, он знает». А вот и конец леса, домик наш совсем рядом. Молодец кобылка, не подвела. В эту ночь уже ни партизаны, ни что другое не волновало меня. Придя домой, я сразу лег и видел, как и раньше в снах, нашу счастливую большую семью до войны. Будто мы все идем по нашей улице с отцом...
Следующим утром всю деревню согнали на площадку перед бывшей школой. «Вчера в деревню приходили партизаны, их не удалось поймать, но вот что ждет каждого, кто будет помогать им впредь», - переводил староста за бритым неприятным немцем. Тут он замолчал, и на площадку вывели Петькину семью. Мать его стояла с гордо поднятой головой, судорожно прижимая к себе маленькую, плачущую от холода Дашутку. Петька и другие братья и сестры были рядом. Я еще не понимал, почему плачет мама, почему просит уйти. Несколько коротких выстрелов прорезали утреннюю тишину. Мне стало очень страшно. Я прижался к матери, слезы рекой полились из глаз.
Шло время... Вести с фронта не приходили неделями. Никто не знал, где точно проходят бои, на чьей стороне перевес. Так продолжалось довольно долго. Но вскоре произошло событие, которое перевернуло мою жизнь. Однажды по деревне прокатилась тревожная весть. Немцы отправляют население близлежащих деревень в плен в Германию.
Мать пришла в тот вечер какая-то взбудораженная. Глаза ее блуждали, руки еле слушались. Казалось, какая-то мысль не дает ей покоя. Наконец она подошла ко мне, погладила по голове и медленно, осипшим голосом проговорила: «Сынок, уйди сегодня ночью к партизанам. Может быть, там ты выживешь, а из германского плена вряд ли кто вернется. Дома оставаться тебе нельзя». Мы быстро попрощались, и я отправился к партизанам.
Мне удалось незамеченным пройти через все немецкие посты и вскоре я добрался до леса. Хорошо, что раньше я уже успел изучить все местные тропы. Поэтому довольно быстро дошел до штаба.
Наш отряд насчитывал около пятидесяти человек. Кроме меня там было еще несколько пацанов. Старшие товарищи постепенно учили нас обращаться с оружием. Иногда брали с собой в разведку.
Самым важным объектом, за которым мы постоянно вели наблюдение, была железнодорожная станция. Она охранялась спецнарядами. Взрослому туда было трудно пробраться. А вот для мальчишки - вполне возможно.
Однажды командир попросил меня пройти на эту станцию. Я, безусловно, согласился. Надо сказать, что несмотря на свои одиннадцать лет, я выглядел лет на восемь. Был мал ростом, худощав. Поэтому пробраться на станцию мне не составило труда. Гораздо сложнее было наблюдать и запоминать, какие эшелоны готовят к отправке в Германию, не раскрыв себя. Я облюбовал местечко под старым вагоном на запасных путях. Оттуда хорошо просматривалась вся станция. Уже несколько дней подряд я приходил на свой пост. Все было благополучно. Однажды на станцию прибыл секретный эшелон. Охрана была усилена. Увлекшись наблюдениями, я не заметил, как сзади подошли патрульные. Меня схватили и потащили в комендатуру. За несколько минут, что я стоял перед комендантом, передо мной промелькнула вся жизнь. Я уже успел мысленно попрощаться с матерью, когда меня вдруг вытащили из комендатуры и поспешно вывели за оцепление. Видимо, я показался немцу неопасным.
Едва опомнившись, я со всех ног припустился в штаб. Там быстро рассказал о секретном эшелоне. С этим нельзя было медлить, поэтому командир решил отправляться на станцию этой же ночью.
Операция была сложна и опасна, учитывая усиленную охрану. Но нам удалось успешно пробраться на территорию. Я показал бойцам нужный поезд, и они тут же принялись за дело. Вскоре эшелон был заминирован. Мы несколько раз чуть не попались на глаза немцам. Но нам в ту ночь везло несказанно.
Отряд быстро отошел на безопасное расстояние, и через несколько минут прозвучали оглушительные взрывы. На станции началась паника. Немцы в беспорядке выбегали на улицу, пытались затушить бушующее пламя. Но огонь уже перекинулся на соседние деревянные постройки. Укротить его было им не под силу. Станция сгорела дотла. Секретный груз был уничтожен. Операция завершилась успешно.
Через несколько месяцев до наших мест дошел фронт. Оставшиеся в живых партизаны ушли с Красной Армией. А нас, пацанов, отправили обратно в деревню.
У некоторых ребят не осталось родных.
А мне повезло, мама и сестры остались живы. Дом сгорел. Нас приютили дальние родственники. Но ожидание окончания войны и предчувствие скорой победы наполняли душу радостью каждый день.
Елена Кусая,
9 класс, МОУ «Лицей»,
г. Балашиха Московской обл.
Работали наравне со взрослыми.
60 лет назад над измученной землей прогремели последние выстрелы разрушительной войны. Мы, молодые, редко задумываемся о том, что пришлось пережить когда-то людям...
Как-то раз я пришел к своему деду и увидел на столе старый семейный альбом. На глаза мне попалась выцветшая, пожелтевшая от времени фотография: пухлые губы, вздернутый нос, большая, не по размеру, клетчатая кепка. Мальчишка.
- Дед, это кто такой смешной? - спрашиваю.
- Не узнаешь? А ну-ка, смотри внимательнее!
- Ты! - отвечаю я, догадавшись.
- Да, в 42-м, наверное.
Деду моему тогда было 10 лет. В костромской деревеньке, что на реке Унже, голод. Да такой, что трудно высказать. Люди пухли от голода, умирали. В колхозе рабочих рук не хватало. Дети работали наравне со взрослыми. Пасли скот, помогали на сплаве леса. Весной, в половодье, древесину выносило далеко на берег. Вода убывала. Бревнам давали подсохнуть, а затем сталкивали их в реку. Ребятишкам тоже выделяли участок. И, как муравьи, они, бывало, по 10 человек одно бревно толкали.
Дед рассказывал, что ему было поручено охранять колхозное поле от птиц. Там был посеян турнепс на семена. Все поле пересечено дорожками. По этим дорожкам нужно было бегать с трещоткой от рассвета до заката, не дать птицам сесть. Однажды, умаявшись за день, дедушка проспал. Утром будит его колхозный бригадир:
- Шурка! Вставай! Птицы-то наелись! Гони их пить.
Это тогда он был Шуркой, обычным деревенским мальчишкой, который часто недоедал и от бессилия засыпал прямо под открытым небом. Сегодня это один из самых близких мне людей - Александр Степанович Нестеров, человек с сединой на висках и доброй улыбкой на открытом лице. Были в его жизни и трудности, и лишения. Но нет в его глазах боли. Только теплота...
Иван Перец,
8 класс, Корежская школа
Буйский район, Костромская обл.
